Кадровичка выходила из себя. Промерзла в своей родной угольной конторе без света и тепла, даже без крыши – крышу снесли прямым попаданием «атошники». Это же надо – за вековую жизнь их кормилица выдала на-гора миллионы тонн угля, а сегодня и «буржуйку» протопить нечем. Сидим при свечах. Внук дома жует всухомятку. К газовой печке ему не велено подходить, – уже один раз набедокурил, еле затушили. Дочь с зятем на службе - ополченцы. На блокпосту. У внука в школе очередной карантин, ждет бабушку.
А тут этот… притащился из-за Донца. Справка ему, видите ли, срочно нужна о стаже для оформления пенсии.
Она: «Как я тебе справку сделаю? Видишь, штабелями сброшены в одну кучу личные дела шахтеров всех наших убитых проклятой войной шахт? Своим не успеваю…»
Он: «Я тоже ваш. Это моя шахта. Здесь начинал».
Всмотрелась: лицо знакомое. Кажись, в одной школе учились. Когда это было.
Разговор не идет. Неловкая пауза.
Она: «Как там наши, которые теперь ваши?»
Он: «Вы о ком?»
Она: «Про этих, которые обзывают себя элитами, рыцарями, горными… орлами… курицы мокрые».
Он: «Я политикой не занимаюсь. Какая разница – кто дожрет мой Донбасс».
Она: «Дожрут и не подавятся эти бизнесята. У бизнеса ни совести, ни границ».
Он: «Я туда не лезу. Кроме обушка и лопаты другого не умею».
Она: «Набили себе карманы на погроме шахт, на копанках, и скрылись при первых выстрелах по Донбассу. Крысы. Шаркают в тапках по Крещатику, ждут, когда нас туда задавят, и они въедут в Донбасс королями… на белой кобыле. Хоть бы какой плакатик выбросили – «Руки прочь от Донбасса!». Крысятники! Ну, придет наш час, найдем для них место… на копре повесим, пусть повисят… обсохнут.
Он «зацепился» за копер: «В копре торчат хвостовики снарядов. Не разорвались?»
Она: «Эти нет. А в поселке… сам видел. Изверги! За сто лет не умерло столько земляков, сколько за эти годы. Из твоей родни тоже на нашем кладбище лежат?»
Он: «Кто стрелял?»
Она, выходя из себя: «Мы, кто же еще? Сами в себя. Мы же для вас сепары, террористы. На копре – звезда. Она для вас стала ненавистной. Стреляли по ней, сбить хотели. А дулю вам! По-вашему мы все под автоматами ходим. Да, ходим!»
Он: «Как это?»
Она: «Очень просто. Слева от меня – автоматчик, справа – пулеметчик, сзади – минометчик, впереди – танк. Так везде и всегда… И вы, безмозглые, этому верите!»
Он: «Нам так по телеящику показывают».
Она перешла на шахтерский мат.
Он: «Я тоже могу загнуть, мало не покажется».
Она: «Не загнешь, хвост поджал».
Он: «У меня свое мнение… Так получилось…Разорвало нас по-живому… Перед войной к дочери за Донец поехал, внучку в детсад водить. Там и застрял. Там в школе тоже карантин… внучка дома сама».
Опять надо было заполнить паузу. У нее над столом рисунок.
Он: «Чей?»
Она: «Внук рисовал. На конкурс. «Дедова война глазами внуков».
Он рассматривает, бубнит вслух: «Копер нашей старой шахты. Его в сорок первом деды взорвали… Парнишка водружает красный флаг… звезда в лучах солнца… на низу – темнота… змеиная свастика и от нее в копер – трассирующие пули. Тут неточность…»
Она: «Какая еще неточность?»
Он: «Пацанов было два».
Она: «Ты откуда знаешь?!»
Он: «Дед рассказывал. Он тогда от пуль увернулся, а друга фашисты убили. Как диверсанта, террориста».
Она: «Это был мой дед!»
Он: «Нет! Это был мой дед!»
Помолчали. Украдкой смахнули слезу.
Она: «Брат, сядь, отдохни. Я найду твое личное дело, справку сделаю. Захочешь вернуться – работники нам нужны. Лаву монтируем. Уголь пойдет – жизнь наладится».
Обнялись. Разошлись. Сойдутся ли?
Алексей Чепурнов
