Председатель вытащился на крыльцо, приладил к перилам костыли, оглядел бригаду. Он не из местных. Списан с фронта подчистую. На груди – три нашивки за тяжелые ранения, медали «Солдатская слава».
Перед ним бригада в десяток девочек-подростков. Исхудалые, босоногие, в куцых застиранных платьицах, в потертых мамкиных кофтенках, с тряпичными лентами в косичках.
Председатель откашлялся, подтянулся, забасил:
- Наряд на сегодня такой. Десять пудов зерна отнести на станцию, сдать в семенной фонд фронта. Каждой – всего по пуду. До станции тридцать верст, почти столько же километров. Можно за сутки туда-сюда обернуться. Назначаю старшего… старшую. Добровольцы есть? Чего молчите? Комсорг у вас есть?
- Фрицы повесили…
- Вот гады. А пионервожатая? Ладно, из пионеров вы уже выросли. Зайдем с другого конца…
Надо было объяснить важность задачи. Над крыльцом висело написанное красным по белому: «Все для фронта! Все для Победы!». Лучше не скажешь, а сказать надо было так, чтобы легло на самое донышко сердца. И он нашел нужные слова.
- Кто из ваших отцов ушел на фронт? Поднимите руки.
Подняли все.
- А кто на нынешнюю весну сорок пятого жив остался?
Поднялись две руки. Из десяти – две.
- Вот вы и будете вожатыми.
Возвысил голос:
- Вы не государству зерно несете – папкам своим, всем солдатам хлебушек несете! Пуд – тяжесть невелика. Сдать все до зернышка! От папкиного рта отрывать совестно. Им там тяжело. Вернутся домой с победой, мы к тому времени отсеемся, урожай соберем. Хлеба, печенюшек хватит на всех. Деревня ваша… наша, да вся земля наша зацветет… Не подкачайте, девчонки, родные, надежда наша… Больше некому. Мамки ваши при телятах. Растел на ферме пошел, коровок доить надо, вас отпаивать. Худорба, задохлики… Мамкам сегодня наряд: пахоту коровками поднимать. Другого транспорту нет. Ни мотора, ни конячки. Мне вот война выдала костыли. Вы – ножками. Ну потерпите… В добрый путь!
Пуд зерна в мешке. Всего шестнадцать кг. А в девчонках веса чуть поболе. И тридцать километров не дальний путь. В кармашке – тошнотик, темная лепешка из бросовой, загнившей прошлогодней картошки. Мама вместе со «спаси Бог» положила. Последнее. Онучи на босу ногу. И в путь. По бездорожью, напрямик, в обход, овражками, болотинами, буграми, чащобами, партизанскими тропами… Всего-то тридцать километров с гаком. Давит на плечи, теснит грудь, исколоты ноги, ссадины, кровоподтеки от перевязи мешка. Присесть бы, отдохнуть. Нет! Как подруженьки, так и я. Потерплю. Папка на фронте хлебушек ждет. Отщипнула от тошнотика кусочек, пожевала, насытилась. Еще на пару жуек осталось. Стоп! Эту крошечку я папке оставлю. А вдруг папка уже на станции, с войны вернулся! Ждет попутных колес к дому доехать. Не дождется – ногами притопает. Всего-то тридцать км. Вот мамка на радостях обкричится. Гостинец будет от папки. Помечтай, глупая…
К вечеру – принимай, Родина, семенной фонд, все десять пудов до зернышка. Все для фронта! Все для Победы!
Домой ноги сами несут. При звездах и луне. Передремать можно и под кустиком, под шатром зеленой ели. Свернувшись калачиком, спинками прижавшись с подруженьками. С потаенным желанием тех самых горячих маминых тошнотиков, может, и драников. А на станции пирожки продавали, настоящие, с повидлом. Наверное, вку-у-сные. Всего лишь по грошику за штуку. А где ж его взять, тот грошик? Вот председатель обещал за нонешний поход на станцию, если ни одно зернышко не пропадет, нам по два трудодня записать. На один пирожок хватит?
…Пройдет много лет. Те девочки выколосятся, обзаведутся семьями. Для себя, для своего дома нарожают деток, поставят их на крыло… И улетели деточки вместе с внучатами в дали дальние, вроде бы в лучшую жизнь. Как и большинство деревенских. Прощай родня! Надейся и жди.
В иной год в отпускное время материнский зов, зов земли родной покличет их к себе. Бросим все и поедем, погостим, мамкиных пирогов поедим! Соскучились! С пересадками, оклунками, подарками, с внучатами дотащатся до известной станции, чтоб от нее к родному очагу. Всего-то тридцать верст, столько же километров с гаком. И застрянут надолго, безнадежно. Даже посуху, а в распутье тем более в их деревню автотранспорт, да никакой транспорт не ходит. Почему? А колхоз распущен, другие работы убиты. Три старухи, один дед – вот и все жители.
Ну, терпение лопнуло! Достаем скатерть-самобранку, накрываем станционную лавку. Со свиданьицем, мама-бабушка, «погостили» – и в обратный путь с пересадками. Даже на родных могилках не посидели, даже некому сказать: «Спасибо деду за Победу!»
Рубрику ведет сын фронтовика Алексей Чепурнов
